Дневник памяти - автор Николас Спаркс

[megainformatic]

Элли ступила на причал, доски скрипнули под ногами. Ной глянул на нее снизу вверх, подмигнул и снова принялся сортировать крабов. Элли подошла к креслу-качалке, которое стояло тут же, дотронулась до него, провела пальцами по спинке. Представила, как, сидя здесь, Ной рыбачит, читает, думает. Интересно, о чем? И сколько времени он проводит вот так, в одиночестве?

– Это отцовское кресло, – не оборачиваясь, сказал Ной, и Элли кивнула. В небе ныряли летучие мыши, а к вечернему хору сверчков присоединилось дружное пение лягушек.

Она перешла на другую сторону причала, ощущая странное спокойствие. Нетерпение, пригнавшее ее сюда, исчезло – впервые за последние три недели. Элли просто обязана была сообщить Ною о помолвке, заручиться его пониманием и согласием – теперь она уверилась в этом. И вдруг в ее душе ожило еще одно воспоминание того далекого лета. Опустив голову, Элли медленно оглядывалась, пока не нашла то, что искала. Вырезанные на досках слова «Ной любит Элли» и сердечко вокруг. Они появились тут за несколько дней до ее отъезда.

Подул ветер, разорвав царившую кругом неподвижность. Элли тут же озябла и обхватила себя руками. Но она продолжала стоять, разглядывая надпись и реку, пока не услышала за спиной шаги Ноя. Он подошел вплотную, так что Элли почувствовала его тепло.

– Как же здесь тихо, – задумчиво сказала она.

– Да. Я часто прихожу сюда – просто чтобы побыть около воды. Отдыхаю.

– Живи я здесь, делала бы то же самое.

– Пойдем домой. Сейчас будет полно комаров, да и ужинать пора.

Темнело. Ной шел по дорожке, ведущей к дому, Элли – за ним. В наступившей тишине голова вдруг показалась легкой, мысли стали хаотичными. Интересно, что думает Ной о ее приезде, если она и сама-то не знает, как к этому относиться? Через пару минут они подошли к веранде, где их встретила Клем, бестолково тычась в руки мокрым носом. Ной жестом отослал ее, и собака, опустив хвост, покорно побрела прочь.

– Тебе нужно что-то вынуть из машины? – спросил Ной, указывая на автомобиль Элли.

– Нет, я приехала еще утром и оставила вещи в гостинице.

Элли с трудом узнала собственный голос; прожитые годы словно испарились куда-то.

– Ну и хорошо, – сказал Ной, поднимаясь на веранду. Он поставил корзину с крабами у дверей и, войдя в дом, двинулся в сторону кухни. Она помещалась справа от входа – большое помещение, приятно пахнувшее свежим деревом. Дубовые шкафы, и пол тоже дубовый, большие окна выходят на восток, чтобы впускать утреннее солнце. Ремонт был сделан со вкусом, просто и красиво – в отличие от многих старых домов, где хозяева перестарались, приводя свое жилище в порядок.

– Можно я тут поброжу?

– Конечно. Я пока разложу продукты. Купил утром, да так и не распаковал.

На секунду их взгляды встретились, и, выходя из кухни, Элли чувствовала, как Ной смотрит на нее. Снова в душе возникло какое-то странное чувство.

Элли обошла дом, изучая комнату за комнатой и изумляясь тому, насколько прекрасно они выглядят. К концу «экскурсии» она с трудом могла вспомнить, какая здесь когда-то царила разруха. Элли спустилась по лестнице, заглянула в кухню и увидела Ноя, который стоял к ней боком. На мгновение показалось, что он опять стал тем семнадцатилетним пареньком, которого она так любила, и пришлось переждать несколько секунд, прежде чем она успокоилась. «Возьми себя в руки, черт побери, ты же обручена!» – приказала себе Элли.

Тихонько насвистывая, Ной стоял около кухонной стойки. Пара шкафов была открыта, на полу – пустые пакеты из-под продуктов. Он улыбнулся Элли и поставил на полку еще несколько коробок. Элли остановилась в нескольких шагах от него, облокотилась о стойку и изумленно покачала головой:

– Ной, это просто поразительно. Ты долго занимался ремонтом?

Он открыл последний пакет.

– Около года.

– Один?

Ной фыркнул:

– Нет, конечно. Правда, в юности я действительно собирался отремонтировать дом в одиночку, поэтому, представь себе, так и начал. Только это оказалось слишком тяжело даже для меня. Я сообразил, что ремонт затянется на годы, и нанял несколько помощников… много помощников. Работы все равно было невпроворот, и спать я ложился после полуночи почти каждый день.

– Для чего же ты так выкладывался?

«Для духов прошлого», – чуть было не ответил Ной.

– Не знаю. Наверное, просто хотел побыстрей закончить. Выпьешь чего-нибудь, пока еда готовится?

– А что у тебя есть?

– Ничего особенного. Пиво, чай, кофе.

– Давай чаю.

Ной убрал пустые пакеты, заглянул в смежную с кухней маленькую комнатку и принес оттуда пачку чая. Вытащил два пакетика и положил возле плиты, потом налил в чайник воды, поставил, зажег спичку, и Элли услышала, как пшикнуло, загораясь, пламя конфорки.

– Через минуту все будет готово, – пообещал Ной. – Эта плита очень быстро греет.

– Прекрасно.

Когда чайник засвистел, Ной наполнил две чашки, а затем протянул одну Элли.

Она благодарно улыбнулась и, сделав глоток, махнула рукой в сторону окна:

– Готова спорить, что здесь, на кухне, замечательно ранним утром.

Ной кивнул:

– Так и есть. Я специально заказал большие окна на эту сторону дома. Даже наверх, в спальню.

– Твои гости наверняка в восторге. Если только они не любят поспать подольше.

– На самом деле у меня гостей еще не было. С тех пор как отец умер, мне и позвать-то некого.

Судя по тону, Ной просто поддерживал беседу. Однако в его последних словах Элли почудилось одиночество. Ей стало как-то тоскливо. Похоже, Ной заметил ее настроение и быстро сменил тему:

– Прежде чем готовить крабов, их надо замариновать.

Он поставил чашку на стол, подошел к одному из кухонных шкафов и достал большую кастрюлю-пароварку. Налил туда воды и водрузил на плиту.

– Давай я чем-нибудь помогу, – предложила Элли.

– Давай, – откликнулся Ной через плечо. – Знаешь, нарежь-ка овощей для рагу. Их там полно, в холодильнике, а миску возьми любую – вот здесь.

Ной указал на шкаф возле раковины, и Элли сделала еще глоток чая, прежде чем поставить чашку на стойку и вытащить из шкафчика миску. Она открыла холодильник и выбрала на нижней полке пару кабачков цуккини, несколько плодов окры,
лук и морковь. Ной тоже подошел, и Элли посторонилась, чтобы дать ему место. Стоя рядом, она почувствовала его запах (такой родной, такой знакомый – ни с кем не спутаешь!) и ощутила, как соприкоснулись их руки, когда Ной наклонился, чтобы взять с полки бутылку пива и острый соус.

[megainformatic]

Вернувшись к раковине, Ной откупорил пиво и вылил его в кастрюлю, добавил соус и какие-то приправы. Хорошенько помешав и убедившись, что все ингредиенты растворились, он вышел на веранду за крабами.

Вместо того чтобы сразу вернуться на кухню, Ной постоял в дверях, наблюдая, как Элли шинкует морковь, и гадая, зачем она все-таки приехала. И почему именно сейчас – накануне свадьбы? Странный поступок.

Впрочем, Элли всегда отличалась от остальных.

Он усмехнулся, вспоминая, какой она была в юности – вспыльчивой, задорной, порывистой. Ему всегда казалось, что именно такими и должны быть настоящие художники. А она, несомненно, настоящая. Такой талант, как у Элли, – просто дар Божий. Ее работы не уступали большинству из тех, что Ной видел в музеях Нью-Йорка.

В то лето, перед отъездом, она подарила ему картину. Ту, что висела теперь над камином в гостиной. Элли говорила, что нарисовала свои мечты, а Ною полотно казалось невероятно чувственным. Глядя на картину вечерами, он ощущал страстность и в цвете, и в линиях, а всмотревшись хорошенько, понимал, что Элли хотела выразить каждым мазком.

Вдалеке залаяла собака, и Ной вдруг осознал, что уже долго стоит у открытых дверей. Он быстро затворил их и шагнул на кухню, гадая, заметила ли Элли, как он рассматривал ее.

– Ну, как дела? – спросил Ной.

– Хорошо. Практически закончила. Что еще у нас к ужину?

– Хлеб домашней выпечки.

– Домашней?

– Соседка принесла, – объяснил Ной, бросая крабов в раковину. Он повернул кран и начал полоскать их по одному – держал каждого под водой, а потом снова кидал его к остальным, ловя следующего. Элли взяла чашку и подошла поближе.

– Как ты их держишь? Не боишься, что ущипнут? – спросила она, глядя на ползающих крабов.

– Нет, просто надо хватать вот так. – Ной продемонстрировал, как именно.

Элли улыбнулась:

– Я вечно забываю, что ты этим всю жизнь занимаешься.

– Нью-Бери невелик, и тут легко выучиться всему, что действительно необходимо в жизни.

Элли облокотилась на стойку возле Ноя, допивая чай. Когда с крабами было покончено, Ной кинул их в кастрюлю на плите, вымыл руки и повернулся к ней:

– Хочешь посидеть немного на веранде? Полчасика, пока крабы не промаринуются?

– Конечно.

Ной вытер руки и вместе с Элли вышел в заднюю дверь. Включил свет и сел в старое кресло-качалку, оставив понос для Элли. Однако, заметив, что ее чашка пуста, он вернулся в дом и принес оттуда еще чаю и бутылку пива – для себя. Протянул чашку Элли, та взяла ее и сделала глоток, прежде чем поставить на стол.

– Ты ведь здесь и сидел, когда я приехала?

Ной устроился поудобнее и ответил:

– Да. Каждый вечер тут сижу. Уже и в привычку вошло.

– И понятно почему, – отозвалась Элли, окидывая взглядом окрестности. – А чем ты вообще теперь занимаешься?

– Да пока ничем, кроме ремонта дома. Тешу свои дизайнерские способности.

– А на что же ты… То есть…

– Моррис Голдман.

– Что?

Ной хмыкнул:

– Мой бывший босс с севера. Его так звали – Моррис Голдман. Он отписал мне долю в своем бизнесе, когда я завербовался в армию, и умер до того, как я вернулся. Когда я пришел с войны, душеприказчик выдал мне чек на кругленькую сумму. Хватило и на дом, и на ремонт.

Элли рассмеялась:

– Ты всегда говорил, что придумаешь что-нибудь с домом.

Они помолчали, вновь перенесясь мыслями в прошлое. Элли отпила еще глоток чаю.

– Помнишь, как мы бродили здесь, когда ты впервые показал это место?

Ной кивнул, и Элли продолжила:

– Я припозднилась в тот вечер, родители были в ярости. До сих пор помню, как папа метался по комнате с сигаретой в руке, а мама сидела на диване, молча глядя перед собой. Честное слово, можно было подумать, будто умер кто-то из близких! Именно тогда они наконец осознали, насколько серьезно я к тебе отношусь, и мама чуть ли не до утра наставляла меня на путь истинный. «Тебе кажется, – сказала она, – что я ничего не понимаю. Ошибаешься: понимаю, и очень хорошо. Но порой наша судьба зависит не от того, чего мы хотим, а от того, кем мы родились». Помню, как покоробили меня ее слова.

– Ты рассказала обо всем на следующее утро. Меня тоже задели такие рассуждения. Твои родители мне нравились, и до тех пор я не догадывался, что они меня недолюбливают.

– Они не то чтобы недолюбливали… Просто считали, что ты мне не пара.

– Не вижу разницы.

В голосе Ноя прозвучала горечь, и Элли знала, что он прав. Она подняла голову, откинув назад упавшие на глаза пряди волос, и посмотрела на звезды.

– Согласна. И тогда была согласна. Может быть, поэтому мы с матерью и отдалились друг от друга.

– А что ты теперь думаешь?

– То же, что и тогда. Так не должно быть, это нечестно. Нельзя говорить девушке такие вещи – что положение человека важней, чем его чувства.

Ной усмехнулся, но промолчал.

– Я никогда не забывала ни тебя, ни нашего лета.

– Так уж и никогда?

– Ты что, не веришь? – изумилась Элли.

– Ты не отвечала на мои письма.

– Какие письма?

– Десятки писем. Я писал тебе два года подряд и ни разу не получил ответа.

Элли медленно покачала головой, прикрыв глаза.

– Я не знала… – тихо сказала она, и Ной понял, что ее мать, проверяя почту, тайком забирала его письма. Он и раньше подозревал нечто подобное; сейчас Элли пришла к тому же выводу. – Мама была не права, Ной, и зря она это делала. Только попробуй понять. Когда мы уехали, она решила, что мне лучше забыть обо всем. Мама никогда не понимала, как много ты значил для меня. Честно говоря, я не уверена, что она любила отца хотя бы вполовину так же сильно, как я тебя. Видимо, она старалась пощадить мои чувства и сочла, что лучший способ для этого – скрывать твои письма.

– Она не имела права решать за нас, – тихо произнес Ной.

– Не спорю.

– А если бы ты их получила, все могло бы сложиться по-другому?

– Конечно. Я постоянно гадала – где ты и что с тобой…

– Нет, я имею в виду – с нами. Вышло бы что-нибудь из нашего романа?

Элли понадобилось время, чтобы ответить:

– Не знаю, Ной. Правда, не знаю. И ты, думаю, не знаешь тоже. Мы теперь другие, мы изменились, повзрослели. Оба. – Элли замолчала. Ной не ответил ей, и, глядя на реку, она продолжила: – Хотя, наверное, вышло бы. Мне, во всяком случае, так кажется.

[megainformatic]

Он кивнул и спросил, смотря в сторону:

– А Лон… он какой?

Элли заколебалась, вопрос застал ее врасплох. Произнесенное вслух имя жениха вызвало чувство вины, она запнулась, не зная, что ответить. Взяла чашку, сделала очередной глоток и несколько секунд молчала, слушая стук дятла вдалеке. Потом негромко заговорила:

– Лон? Красивый, обаятельный, удачливый. Все подружки страшно мне завидуют. Идеальный вариант. Приветлив, умеет рассмешить и любит меня настолько, насколько он вообще способен любить.

Элли снова замолчала, собираясь с мыслями.

– Однако мне все время кажется, будто в наших отношениях чего-то не хватает.

Изумившись своему ответу, Элли тем не менее понимала, что сказанное – правда. А Ной, казалось, другого и не ожидал.

– Чего же?

Смущенно улыбнувшись, Элли пожала плечами и почти прошептала:

– Думаю, я все еще мечтаю о большой любви, как у нас с тобой тем летом.

Ной долго молчал, раздумывая над этими словами и перебирая в памяти все знакомства, что он заводил после того, как расстался с Элли.

– А ты? – спросила, в свою очередь, она. – Ты когда-нибудь вспоминаешь о… нас?

– Мне не надо вспоминать. Я никогда не забывал.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет! – отрезал Ной.

Они снова замолчали, безуспешно пытаясь найти другую тему для разговора. Ной решительно допил оставшееся пиво, удивившись мельком, как быстро он его прикончил.

– Пойду готовить крабов. Тебе что-нибудь принести?

Элли отрицательно покачала головой, и Ной вернулся в кухню. Положив крабов в пароварку, а хлеб – в печку, он нашел муку, обвалял овощи и налил на сковороду немного масла. Поставил на слабый огонь, включил таймер и вытащил из холодильника еще бутылку пива. Голова кружилась от мыслей об Элли, о потерянной ими любви.

И Элли думала, сидя на веранде. О себе, о Ное, об их отношениях… На секунду она пожалела, что обручилась с Лоном, но тут же устыдилась этой мысли. Ведь она любит вовсе не Ноя, она любит воспоминания об их прошедшей юности. Да, ей взгрустнулось, и это нормально, ведь Ной – ее первая настоящая любовь, первый мужчина – ну как его забудешь? А с другой стороны, нормально ли, что все внутри дрожит, когда он подходит ближе? Нормально делиться с ним секретами, которые она никогда никому не поверяла? Нормально приезжать сюда за три недели до свадьбы?

– Нет, конечно, – прошептала она, глядя в вечереющее небо. – Совершенно ненормально.

Тут вышел Ной, и Элли благодарно ему улыбнулась. Его приход избавил от сложных и неприятных мыслей.

– Придется подождать несколько минут, – предупредил он, усаживаясь.

– Ничего, я не голодна.

Ной ласково посмотрел на подругу:

– Я рад, что ты приехала, Элли.

– И я. Знаешь, а я ведь чуть не передумала.

– А почему же тогда приехала?

«Не смогла удержаться. Меня будто заколдовали», – чуть не сказала она и все же совладала с собой.

– Просто повидаться. Посмотреть, как ты живешь, чем занимаешься.

Ной засомневался в правдивости ответа, но переспрашивать не стал, а лишь поинтересовался:

– Кстати, а ты по-прежнему рисуешь?

Элли пожала плечами:

– Нет.

– А почему? – изумился Ной. – У тебя же настоящий талант!

– Даже не знаю…

– Конечно, знаешь! Была же какая-то причина, чтобы бросить.

Он, как всегда, прав. Причина действительно была.

– Долгая история…

– Ничего, у нас вся ночь впереди.

– Тебе правда казалось, что у меня талант? – тихо спросила Элли.

– Пойдем, – вместо ответа сказал Ной, беря ее за руку. – Я тебе кое-что покажу.

Элли поднялась и прошла вслед за ним в гостиную. Ной остановился и указал на картину, висевшую над каминной полкой. Элли вскрикнула от удивления – как же она не заметила ее раньше? Неужели через столько лет ее рисунок все еще цел?

– Ты ее сохранил?

– Конечно. Замечательная картина.

Элли скептически взглянула на Ноя, и тот пояснил:

– Когда смотрю на нее, то чувствую, что живу. Иногда даже потрогать хочется, настолько она живая. Формы, краски – да все, вплоть до теней. Твоя работа просто изумительна, Элли, я часами готов на нее любоваться. Бывает, она мне даже снится.

– Серьезно? – потрясенно спросила Элли.

– Серьезнее некуда.

Она молчала.

– Тебя что, никто, кроме меня, никогда не хвалил?

– Мой учитель когда-то, – с трудом выговорила Элли. – Да, боюсь, я ему не верила.

Ной молча ждал продолжения. Элли, глядя в сторону, сказала:

– Сколько себя помню, все время рисовала – карандашами, красками… Став немного постарше, начала догадываться, что у меня неплохие способности. Кроме того, мне просто нравилось рисовать. Помню, как я работала над этой картиной, добавляя то одно, то другое, изменяя ее по мере того, как менялись наши отношения. Сейчас даже не помню, когда начала ее рисовать и что именно пыталась выразить, но получилось… то, что получилось. Помню, как в то лето, вернувшись домой, трудилась без остановки. Думаю, таким образом я пыталась забыться, ослабить боль нашего расставания. Кончилось все тем, что я всерьез занялась искусством, поступила в колледж и почувствовала – это именно то, для чего я рождена. В одиночку торчала целыми днями в студии и рисовала, рисовала, рисовала. В эти минуты я чувствовала необыкновенную свободу, радость от того, что создаю нечто новое, прекрасное. Незадолго до выпуска наш профессор, который еще писал критические статьи в одной из газет, посоветовал мне всерьез заняться живописью, он считал, что у меня настоящий талант. А я его не послушалась…

Элли замолчала, пытаясь собраться с мыслями.

– Родители считали, что девушке моего круга не пристало зарабатывать на жизнь какими-то там картинами. И я забросила занятия. Сто лет не держала кисти в руках.

Она посмотрела на картину.

– И попробовать не хочется? – спросил Ной.

– Не знаю. Даже не уверена, что у меня получится. Столько лет прошло…

– Конечно, получится. Я точно знаю, Элли! Твой талант никуда не делся – он живет в твоем сердце, а не в руках. О таком даре только мечтать можно – ты же прирожденная художница!

Последние слова Ной сказал с такой горячностью, что Элли поняла – это не простая любезность, он на самом деле верит в ее талант. Она с удивлением ощутила, как много это значит для нее. И тут случилось что-то, чему Элли не смогла дать четкого определения.

[megainformatic]

Будто пропасть, много лет отделявшая тоску от наслаждения, пропасть, которую она создала своими руками, стала вдруг не такой глубокой, начала исчезать.

Почему так вышло, Элли не знала, она просто повернулась к Ною, протянула руку и пожала его пальцы – робко, нежно, потрясенная тем, что после стольких лет разлуки он нашел именно те слова, которые ей так важно было услышать. Их взгляды встретились, и Элли вновь почувствовала, что с этим человеком ее связывают совершенно особые отношения.

И на мгновение, на крошечный миг, подобный вспышке в ночном небе, она испугалась, что снова влюбилась в Ноя Кэлхоуна.

На кухне негромко звякнул таймер, и Ной обернулся, разрушив очарование момента, разорвав протянувшуюся между ним и Элли невидимую ниточку. Глаза Элли сказали Ною то, что он так хотел услышать, однако в голове все звучал голос – ее голос, говорящий о любви к другому мужчине. Проклиная про себя таймер, Ной вернулся на кухню и вытащил хлеб из печки. Обжег пальцы, уронил буханку на пол и заметил, что масло на сковороде уже кипит. Высыпал туда овощи, они затрещали, поджариваясь. Бормоча себе под нос, достал из холодильника масло, часть намазал на хлеб, часть оставил для крабов.

Элли тоже вошла в кухню и, вежливо кашлянув, предложила:

– Может, я на стол накрою?

– Конечно. Тарелки вон там. – Ной махнул хлебным ножом. – Приборы и салфетки там. На салфетки не скупись, они нам понадобятся – крабов трудновато есть аккуратно.

Говоря это, Ной старался не смотреть на Элли – боялся понять, что ему лишь показалось, будто там, у камина, между ними что-то произошло. Мысли Элли тоже без конца возвращались к той минуте, они приятно согревали душу. Слова Ноя о том, что она прирожденная художница, эхом отдавались в голове, пока Элли накрывала на стол: тарелки, приборы, соль, перец. Ной передал ей хлеб, их пальцы соприкоснулись.

Он, казалось, целиком был занят готовкой – помешал овощи на сковороде, приподнял крышку кастрюли и убедился, что через минуту-другую крабы будут готовы. Ной и Элли перебрасывались ничего не значащими словами.

– Ты когда-нибудь ела крабов?

– Пару раз. Правда, только в салатах.

Ной хохотнул:

– Выходит, ты на пороге великих открытий! Погоди секунду…

Он исчез на втором этаже, затем появился с темно-синей рубашкой в руках и приглашающе распахнул ее перед Элли.

– Вот, надень, а то запачкаешь платье.

Она послушалась и вдохнула запах, которым пропиталась рубашка, – запах Ноя.

– Не бойся, она чистая, – произнес он, увидев, как изменилось ее лицо.

Элли засмеялась:

– Знаю. Я просто подумала о нашем первом свидании. Помнишь, ты дал мне свой пиджак?

Ной кивнул:

– Помню. Мы гуляли с Фином и Сарой. Всю дорогу до твоего дома Фин подталкивал меня под локоть, намекая, чтобы я взял тебя за руку.

– А ты так и не взял.

– Нет, – подтвердил Ной.

– А почему?

– Стеснялся, боялся даже. Сам не знаю. Считал, что еще не время.

– Сдается мне, ты был довольно застенчивым мальчиком.

– Не застенчивым, а воспитанным, – подмигнув, поправил Ной, и Элли улыбнулась.

Овощи и крабы дошли до готовности почти одновременно.

– Осторожно, горячо! – предупредил Ной, передавая Элли кастрюлю, и они уселись друг против друга за небольшой деревянный стол. Тут Элли обнаружила, что чай остался на стойке, поднялась и взяла его. Ной разложил по тарелкам овощи и хлеб, затем добавил к ним по одному крабу. Элли с опаской уставилась на своего.

– Он похож на большого клопа.

– На очень вкусного клопа, смею добавить, – отозвался Ной. – Сейчас покажу тебе, как его есть.

Он споро разделался с крабом, ловко отделяя мясо и перекладывая его на тарелку Элли. Она попробовала повторить, но клешни отламывались с трудом, а для того, чтобы снять панцирь, ей пришлось усердно трудиться пальцами. Сначала Элли застеснялась своей неловкости, ее смутило, что Ной видит каждую ее ошибку, но, вспомнив, что его никогда не волновали подобные вещи, чуть не засмеялась над собственными опасениями.

– А где теперь Фин? – спросила Элли.

Ной ответил не сразу. Он словно нехотя проговорил:

– Погиб на войне. Его эсминец был торпедирован в сорок третьем.

– Вот несчастье, – огорчилась Элли. – Вы ведь так дружили, я знаю.

– Дружили, – хрипловато подтвердил Ной. – Я часто его вспоминаю. Особенно нашу последнюю встречу. Перед отправкой на фронт я заглянул домой попрощаться, и мы столкнулись на улице. Фин работал в банке, как и его отец. Мы провели вместе почти неделю. Иногда мне кажется, что это я убедил его завербоваться в армию. Думаю, он остался бы дома, если б не я…

– Ты тут ни при чем, – возразила Элли, коря себя за то, что подняла эту тему.

– Знаю. Мне просто не хватает его, вот и все.

– Мне он тоже нравился. С ним всегда было весело.

– Да, Фин умел рассмешить.

Элли смущенно посмотрела на Ноя:

– Знаешь, ведь Фину я тоже нравилась.

– Знаю, он мне говорил.

– Говорил? А что именно?

Ной пожал плечами:

– Да обычную для него чепуху: что ты без конца приставала к нему, приходилось чуть ли не палкой тебя отгонять.

Элли рассмеялась:

– И ты поверил?

– Конечно. А с чего бы мне не верить старому приятелю?

– Вы, мужчины, вечно стоите друг за друга, – заключила Элли, погладив Ноя по руке. – Расскажи лучше, что ты делал с тех пор, как мы расстались.

Они заговорили наперебой, будто пытаясь наверстать упущенное время. Ной рассказал о том, как уехал, о работе на ферме и о сборе металлолома в Нью-Джерси, тепло отозвался о Моррисе Голдмане и вскользь, опуская детали, коснулся военных лет. Вспомнил отца и пожаловался, как ему его не хватает.

Элли рассказала о поступлении в колледж, о занятиях живописью, о том, как пошла работать в госпиталь, о своей семье и друзьях, о занятиях благотворительностью. Будто сговорившись, ни один из них не упомянул тех, с кем встречался за эти четырнадцать лет. Даже Лона никто из них не назвал, и хотя оба заметили это упущение, промолчали о нем.

Позже Элли попыталась вспомнить, давно ли вот так говорила с Лоном. Хотя жених умел внимательно слушать ее и они почти никогда не спорили, он был не из тех, кто легко раскрывает перед тобой душу. Как и отец Элли, Лон чувствовал неловкость, делясь с кем-то мыслями или переживаниями. Элли пыталась объяснить, что таким образом она просто-напросто хочет стать ему ближе, однако без особого успеха.

[megainformatic]

И теперь, сидя здесь, Элли наконец поняла, чего ей не хватает в отношениях с женихом.

Небо совсем потемнело, луна поднялась выше, а двое на кухне, сами того не заметив, вновь потянулись друг к другу, восстанавливая незримую нить, связавшую их когда-то.

С крабами было покончено, да и темы для беседы иссякли. Ной посмотрел на часы и понял, что уже совсем поздно. Звезды вовсю сияли на черном небе, сверчки почти умолкли. Беседа с Элли много значила для него, однако он беспокоился, не наболтал ли лишнего, и гадал, что она теперь думает о нем и о его жизни.

Ной поднялся и налил в чайник свежей воды. Они с Элли отнесли в раковину грязную посуду, вытерли стол, и Ной снова наполнил чашки кипятком, добавив в каждую чайный пакетик.

– Как насчет того, чтобы вернуться на веранду? – спросил он, передавая Элли чашку. Элли согласилась и вышла первой. Ной захватил для нее плед, на случай если снаружи похолодало, и они опять уселись в кресла-качалки. Плед укрывал колени Элли. Краем глаза Ной наблюдал за ней. «Господи, какая же она красавица!» – думал он, чувствуя необъяснимую боль.

Во время ужина произошло непоправимое.

Он снова влюбился. Ной понял это только сейчас, когда они сели рядышком на веранде. Влюбился вот в эту, совершенно новую Элли, а не в свое давнее воспоминание.

С другой стороны, он никогда и не пытался ее разлюбить, это его крест, его судьба.

– Вечер был чудесный, – мягко сказал Ной.

– Да, – отозвалась Элли. – Просто волшебный.

Ной посмотрел на звезды, их мерцающий свет напомнил ему, что уже очень поздно и Элли скоро уедет. В душе воцарилась страшная пустота. Пусть эта ночь никогда не кончается! Что сказать? Как уговорить ее остаться?

Ной не знал. Придется промолчать, тем самым признав свое поражение.

Они качались каждый в своем кресле, неторопливо и слаженно. В воздухе над рекой неслышно ныряли летучие мыши. Возле лампочек на веранде вились мошки. Наверное, какие-то люди именно сейчас занимаются любовью.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила наконец Элли.

Ее голос прозвучал как-то интимно. Или Ною просто этого хотелось?

– Что?

– Почитай стихи, как тогда под дубом.

Так он и сделал, декламируя одно стихотворение за другим, наслаждаясь теплой ночью. Уитмен и Томас, потому что ему нравился их язык, Теннисон и Браунинг, потому что сюжеты казались такими знакомыми.

Элли откинула голову на спинку кресла, закрыла глаза и почувствовала приятное тепло и покой. И причиной тому были не только стихи, но и произносивший их голос Ноя. Только все, вместе взятое, могло произвести на нее такое впечатление. Стихи и голос невозможно было разделить, да Элли и не пыталась, ей хотелось лишь слушать и слушать. Поэзия, думала Элли, создана не для того, чтобы ее понимать. Она вдохновляет и трогает до глубины души безо всяких объяснений.

После разлуки с Ноем Элли несколько раз ходила на вечера поэзии в колледже, слушала совершенно разных чтецов и совершенно разные стихи, но очень скоро бросила. Ни один из выступавших не произвел на нее серьезного впечатления, все они мало походили на истинных любителей поэзии.

Ной и Элли молча покачивались в креслах, попивая чай, погрузившись каждый в свои мысли. Беспокойство, которое привело сюда Элли, к ее большой радости, исчезло, однако чувства, занявшие его место, приводили в смятение, они кипели и бурлили в душе, как опавшие листья в водовороте. Сначала Элли попыталась их не заметить, сделать вид, что ничего особенного не происходит, и все же скоро пришлось признать, что новые чувства ей очень нравятся. Сто лет она не переживала ничего подобного!

Лон никогда не вдохновлял ее так, как Ной. Наверное, жених и не сумел бы, даже если б захотел. Может быть, поэтому они так и не дошли до полной близости. Лон, конечно, пытался добиться Элли, заходя то с одной, то с другой стороны, используя то цветы, то нежные укоры. Она отказывалась, объясняя, что хочет подождать до свадьбы. Лон неохотно смирялся, а Элли иногда тревожилась, думая, что могло бы случиться, если б жених вдруг узнал про Ноя.

И дело было не только в воспоминаниях о Ное. Дело было в самом Лоне. Он с головой уходил в свою работу, она отнимала большую часть его времени. Работа всегда стояла на первом месте, и для Лона не существовало таких вещей, как потраченный впустую вечер, чтение стихов, кресло-качалка на веранде. Именно поэтому дела жениха шли успешно, и Элли не могла не уважать его за упорство. Но ей самой этого было недостаточно, хотелось чего-то еще, хотелось иного. Может быть, романтики, может быть, тихой беседы при свечах, а может быть, просто надоело все время находиться на втором месте.

Ной тоже погрузился в размышления. Для него этот вечер стал самым необыкновенным в жизни, он вспоминал его снова и снова, воскрешая в памяти каждое мгновение. Все, что сказала или сделала сегодня Элли, казалось ему невероятно ярким и значительным.

Сейчас, сидя рядом с любимой, Ной гадал: вспоминала ли она все эти годы, как целовалась с ним в лучах лунного света, как стремились навстречу друг другу их обнаженные тела? Мечтала ли о нем так, как он мечтал о ней? Тосковала ли в разлуке?

Ной поднял глаза к небу и вспомнил тысячи бессонных, одиноких ночей. Приезд Элли всколыхнул все чувства, и Ной боялся, что ему с ними не справиться. Он снова хотел Элли, хотел любить ее и встречать ответную любовь. Больше всего на свете.

А теперь это невозможно. Она обручена.

В воцарившейся тишине Элли почувствовала, что Ной думает о ней, и это было очень приятно. Она не могла, да и не хотела до конца угадать его мысли. Главное, что они о ней.

Сама Элли вспоминала беседу за ужином и размышляла об одиночестве. Она почему-то не могла представить, чтобы Ной читал стихи или целился мечтами с другой женщиной. Не похоже это на него, если Элли хоть что-нибудь понимает в людях.

Она отставила чашку, закрыла глаза и провела рукой по волосам.

– Устала? – нарушив тишину, спросил Ной.

– Немножко. Знаешь, мне, наверное, пора.

– Знаю, – бесцветным голосом отозвался Ной.

Элли, однако, не поднялась с кресла. Взяв чашку, она выпила последний глоток, чувствуя, как чай согревает ее изнутри. Она пыталась вобрать в себя этот вечер – луну высоко в небе, ветер в макушках деревьев, ночную прохладу.

Элли взглянула на Ноя. Отсюда, сбоку, особенно бросался в глаза шрам на его щеке. Интересно, когда он появился: может быть, во время войны? Не был ли Ной ранен? Он не говорил об этом, а Элли не спрашивала – просто боялась представить его страдания.

– Надо идти, – все же произнесла она, протягивая Ною плед.

Он кивнул и молча поднялся. Они пошли к машине, осенние листья похрустывали под ногами. Ной открыл дверцу, и Элли попыталась стащить с себя его рубашку, но он остановил ее:

[megainformatic]

– Оставь. Мне так хочется.

Элли не удивилась, ей тоже этого хотелось. Она поплотнее запахнула полы рубашки и обхватила себя руками, защищаясь от холодного ветра. Почему-то вспомнилось, как будучи старшеклассницей, после танцев она стояла на веранде своего дома, ожидая поцелуя.

– Вечер был просто замечательный, – сказал Ной. – Как здорово, что ты нашла меня!

– И правда здорово, – согласилась Элли.

Ной призвал на помощь всю свою храбрость.

– Завтра увидимся?

Простой вопрос. Элли знала, что она должна ответить, чтобы не усложнять себе жизнь. «Боюсь, нет» – вот и все, что надо сказать, и поставить точку. Но она почему-то молчала.

Демон-искуситель овладел ею, он подталкивал Элли, дразнил ее, и она никак не могла произнести нужных слов. В поисках ответа Элли посмотрела в глаза Ноя – глаза мужчины, в которого когда-то была влюблена. И все тут же встало на свои места.

– С удовольствием.

Ной оторопел. Он и представить не мог, что Элли согласится. Ему хотелось схватить ее в объятия, и он с трудом сдержался.

– Сможешь приехать к полудню?

– Конечно. А что будем делать?

– Увидишь. Поплывем в одно интересное место.

– А я там была?

– Нет. Это особенное место.

– А где оно?

– Сюрприз.

– А мне там понравится?

– Непременно!

Элли шагнула к машине, быстро, чтобы Ной не успел ее поцеловать. Она, правда, не знала толком, будет ли он пытаться, и все-таки не имела ни малейшего желания проверять. Ей было бы слишком трудно его остановить, и так голова шла кругом. Она скользнула за руль и вздохнула с облегчением. Ной захлопнул дверцу машины, Элли завела двигатель и опустила боковое стекло.

– До завтра! – сказала она, и лунный свет отразился в ее глазах.

Ной помахал вслед отъезжавшему автомобилю. Машина проехала по дороге, ведущей в город, и скрылась за дубовой рощей, вдали затих шум мотора. Клем подошла к хозяину, он наклонился и потрепал ее по шее, с той стороны, где она не могла почесаться сама. Последний раз взглянув на дорогу, человек и собака вернулись на веранду.

Ной снова уселся в кресло, теперь уже в одиночестве. Он перебирал в уме события сегодняшнего вечера, как будто проигрывал его в замедленном темпе – краски, звуки, движения. Не хотелось ни читать стихи, ни играть на гитаре. Он сам не знал, чего ему хочется.

– Она обручена, – прошептал наконец Ной и вновь замолчал. Так он просидел несколько часов – только качалка поскрипывала. Кругом стояла тишина, время от времени появлялась Клем и тыкалась носом в руку хозяина, будто спрашивая: «Что это с тобой?»

И вот около полуночи, тихой октябрьской полуночи, случившееся вдруг обрушилось на Ноя всей своей тяжестью, и он затосковал. Если бы кто-нибудь посмотрел на него сейчас, он увидел бы человека, прожившего целую жизнь за какую-нибудь пару часов. Человека, который, тяжело поникнув, сидел в кресле-качалке и тщетно пытался унять слезы.

А они все текли и текли.

ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ


Лон повесил трубку.

Он звонил в семь, потом в полдевятого. А сейчас сколько? Лон посмотрел на часы. Без пятнадцати десять.

Где же Элли?

Лон точно знал, что она в том городе, где обещала быть, потому что разговаривал со служителем отеля и тот сообщил, что такая дама действительно зарегистрировалась и покинула гостиницу около шести. Вышла поужинать? Нет, вряд ли, ведь она не вернулась до сих пор.

Лон потряс головой и откинулся в кресле. Он, как обычно, засиделся в офисе допоздна, кругом было пусто и тихо. Давняя привычка – задерживаться на работе, когда идет суд, даже если заседание прошло нормально. Лон не мыслил жизни без юриспруденции, вечерние бдения давались ему легко и помогали не расслабляться.

Он знал, что выиграет это дело, потому что выступил успешно и очаровал присяжных. Уж это он умел, а потому и проигрывал редко. Кроме того, Лон научился выбирать беспроигрышные дела, случаи, в которых был заранее уверен. Такое умение приходило с опытом, и все же лишь несколько адвокатов в городе могли им похвастаться, и это подтверждалось размерами их гонораров.

И главное – ежедневный кропотливый труд. Пристальное внимание к деталям, особенно в самом начале карьеры. Мелкие детали, такие незначительные на вид, привели Лона к успеху, и у него вошло в привычку никогда ими не пренебрегать. Буква закона или подача фактов – не важно, Лон придирчиво обдумывал каждую мелочь, и в юности это помогло ему выиграть несколько, казалось бы, провальных дел.

Вот и сейчас Лона беспокоили именно детали.

Не по поводу дела, которое он вел, нет, тут все было в порядке.

А вот Элли…

Черт подери! Он не мог сообразить, что же его зацепило. Ведь утром он отпустил ее совершенно спокойно. Ему так казалось. А примерно через час после ее звонка в голове будто что-то щелкнуло. Мелочь.

Малюсенькая деталь.

Что-то неважное? Или важное?

Думай… Думай… Черт, да что ж это такое?!

Очередной щелчок.

Какие-то… какие-то… слова?

Элли что-то не так сказала? Точно. А что именно? И когда? В телефонном разговоре? Да, в начале. И в конце еще повторила. А что? Вроде ничего особенного…

Однако теперь Лон был уверен, что его встревожили именно слова.

Что же она сказала?

Доехала прекрасно, зарегистрировалась в отеле, прошлась по магазинам. Номер телефона оставила. Собственно, все.

Лон представил себе Элли. Он любил ее, в этом не было сомнений. И не только за красоту и очарование. Эта девушка стала его лучшим другом, надежным причалом. После тяжелого рабочего дня так приятно позвонить Элли, поговорить с ней, зная, что она внимательно выслушает все новости, рассмеется в нужном месте и ответит именно то, что хочется услышать.

Но больше всего Лону нравилось, как открыто Элли выражает свои мысли. Он вспомнил, как после пары свиданий сказал ей то, что говорил обычно всем женщинам – что не готов пока к серьезным отношениям. Неожиданно для него (другие женщины вели себя совершенно иначе) Элли просто кивнула и сказала: «Понятно». А в дверях обернулась и добавила: «Дело не во мне, не в твоей работе и даже не в твоей свободе. Дело в том, что ты одинок. Твой отец прославил фамилию Хаммонд, и тебя, наверное, всю жизнь с ним сравнивают. А тебе хочется независимости. Вот ты и мечешься, пытаясь найти человека, который заполнит твою внутреннюю пустоту. Только этим человеком можешь стать лишь ты сам».

Слова эти звучали в голове Лона всю ночь, а утром он позвонил Элли и попросил дать ему вторую попытку. После недолгих уговоров она согласилась.

[megainformatic]

С тех пор прошло четыре года, и Лон уже не мыслил жизни без Элли. Конечно, им надо видеться почаще, но для практикующего адвоката нормированный рабочий день – утопия. Элли никогда не предъявляла никаких претензий, но Лон все равно проклинал себя за то, что уделяет невесте слишком мало времени. Как только они поженятся, он обязательно что-нибудь придумает. Например, попросит секретаря регистрировать предложения, которые действительно стоят внимания…

Регистрировать…

Щелк!

Регистрировать… Зарегистрировать… Зарегистрировалась…

Лон поднял глаза к потолку. Зарегистрировалась?

Точно! Где-то здесь. Лон зажмурился. Нет, ничего в голову не приходит. Что же она сказала?

Главное – не упустить ощущение…

Да думай же!

Ныо-Берн.

Слово само выскочило в голове – будто кнопку нажали. Мелкая деталь, мельчайшая. Да, именно Нью-Берн. Ну и что?

«Нью-Берн», – мысленно повторял Лон, чувствуя, что название ему знакомо. Несколько раз там проходили слушания дел, которыми он занимался. Иногда приходилось проезжать через Нью-Берн по дороге на побережье. Ничего особенного – заштатный городишко, они с Элли даже никогда не бывали там вместе…

Зато Элли бывала там без него…

Лон почувствовал, как холодная рука сжала ему сердце. Еще один кусочек головоломки встал на место.

Еще один… должны быть и другие…

Элли, Нью-Берн… и… и… какая-то вечеринка. Мать Элли. Ее мимолетное замечание. Лон и не придал ему значения. Что же она тогда сказала?

И тут Лон побледнел. Он вспомнил, что было сказано много лет назад. Сказано матерью его невесты.

Она мимоходом вспомнила, что когда-то Элли влюбилась в юнца из Нью-Берна, и еще назвала это щенячьей любовью. Лон с улыбкой повернулся тогда к невесте.

А вот она не улыбалась. Лон никогда не видел ее такой рассерженной. И тогда он понял, что она любила того незнакомца гораздо сильнее, чем думала мать. Может быть, даже сильнее, чем его, Лона.

А теперь Элли в Нью-Берне. Интересно.

Лон сложил ладони, будто для молитвы, и прижал их к губам. Простое совпадение? Возможно, все в порядке и Элли действительно ходит по магазинам. Снимает стресс, любуется антиквариатом… Возможно. Далее скорее всего.

И все же… Все же… Что, если?..

Лон терзало растущее подозрение. Ему стало по-настоящему страшно.

Что, если… если она сейчас… с ним?

Он проклял судебное дело, из-за которого не смог поехать с Элли. Интересно, сказала бы она ему тогда правду? Хочется надеяться.

Он просто не может потерять ее. Надо сделать все возможное, чтобы удержать ее. Эта девушка – главное, что у него есть, другой такой не найти, как ни пытайся.

Дрожащими пальцами Лон вновь набрал оставленный Элли номер – в четвертый и последний раз за этот вечер.

Длинные гудки.

КАЯК И ЗАБЫТЫЕ МЕЧТЫ


Элли проснулась рано, разбуженная радостным чириканьем скворцов. Она протерла глаза и ощутила, что затекло все тело. Спалось ей плохо, она видела кошмар за кошмаром и часто вскакивала, каждый раз замечая, как стрелки часов передвинулись еще немного, будто подтверждая, что время не стоит на месте.

Она так и заснула в рубашке Ноя и сейчас, снова вдохнув его запах, вспомнила вчерашний вечер. В памяти всплыли смех и разговоры, особенно те минуты, когда Ной говорил о ее таланте – так неожиданно и так приятно. Эхо его слов зазвучало в душе Элли, и она вдруг поняла, что горевала бы, не договорись они увидеться снова.

Элли выглянула из окна и в лучах раннего солнца увидела множество птиц, перепархивавших туда-сюда в поисках корма. Ной тоже был ранней пташкой, вспомнила Элли; только он приветствовал рассвет немного по-другому – отправляясь поплавать на каноэ или каяке. Однажды они вместе наблюдали восход солнца, скользя по воде на узенькой лодочке. Элли пришлось тогда сбежать из дома через окно, потому что родители нипочем не отпустили бы ее. К счастью, ей удалось ловко улизнуть, и через некоторое время она уже была в объятиях Ноя. Они вместе любовались рассветом. «Посмотри», – шепнул Ной, и Элли впервые в жизни увидела, как встает солнце. Голова ее лежала на плече любимого, рассвет был великолепен – чего еще можно было желать?

Элли встала, ощутив босыми ступнями холодок пола, и пошла умываться. А вдруг Ной и сейчас на реке – встречает новый день? Ей почему-то хотелось, чтобы так и было.

Она угадала.

Ной проснулся еще до рассвета, быстро оделся – вчерашние джинсы, футболка, фланелевая рубашка, синяя куртка, ботинки. Почистил зубы, выпил стакан молока и прихватил со стола пару печений. Поздоровался с Клем – та лизнула его пару раз в знак приветствия – и спустился к причалу, где хранился каяк. Ной любил бывать на реке – прогулка на лодке успокаивала, расслабляла мышцы, приводила в порядок мысли.

Старенький каяк, потертый и побитый волнами, висел на двух ржавых крюках у причала прямо над водой, повыше, чтобы избежать сырости и рачков. Ной снял лодку, поставил у ног и быстро проверил, все ли в порядке. Скупыми, привычными движениями спустил каяк на воду и вскоре уже летел вверх по течению – сам себе и штурман, и мотор.

Прохладный воздух покалывал кожу, небо переливалось разными красками – черное, как уголь, прямо над головой, ближе к горизонту оно синело, голубело и наконец, касаясь земли, становилось серым. Ной глубоко вдохнул аромат сосен и солоноватой воды и задумался. Вот по чему он скучал больше всего, живя на севере. Там он слишком много работал и слишком мало бывал у воды. Походы, прогулки, свидания, работа… Как только выдавалось свободное время, Ной покидал город и обошел немало мест в Нью-Джерси, но поплавать на лодке не удалось ни разу. Поэтому, вернувшись домой, он первым делом кинулся к реке.

В рассвете на реке есть что-то особенное, почти мистическое. Именно здесь Ной встречал почти каждый новый день, не важно – солнечный и ясный или хмурый и холодный. Наклоняясь над стальной поверхностью воды, он греб ритмично, в такт звенящей в душе мелодии, и встречал то семью черепах, отдыхающих на полузатопленном бревне, то цаплю, взмывающую в небо, – перебирая ногами прямо по поверхности воды, она отрывалась от нее и исчезала в серебристой предрассветной дымке.

Ной выгреб на середину потока и увидел, как по речной глади разливается оранжевый свет солнца. Он остановился, легкими гребками удерживаясь на месте, чтобы не снесло течением, и посмотрел на верхушки деревьев, подсвеченные утренними лучами. Ему всегда нравилось останавливаться вот так, в момент зарождения нового дня, и смотреть, как расцветает мир – словно каждый раз рождается заново. Ной снова с силой заработал веслами, прогоняя ночную вялость и встречая утро.

В голове всплывали вопросы, они вертелись и подпрыгивали, как капли воды на раскаленной сковородке. Что за человек этот Лон? Как он относится к Элли? И зачем все-таки она сюда приехала?

[megainformatic]

Вернувшись к пристани, Ной почувствовал себя гораздо бодрее, чем раньше. Он с изумлением отметил, что плавал около двух часов. Хотя на реке время часто пролетает незаметно, и Ной давно привык к таким фокусам.

Он повесил на место каяк, пару минут помахал руками, потянулся и направился к сараю, где хранилось каноэ. Вытащил лодку на берег, положил у воды. Повернув к дому, Ной с неприятным удивлением заметил, что у него чуть-чуть ломит ноги.

Рассветная дымка так и не рассеялась до конца, да и ломота в ногах обычно предвещала дождь. Ной посмотрел на запад и увидел тучи – плотные и низкие, пока еще далекие, они неуклонно двигались в его сторону. Слабый, но ровный ветер гнал их все ближе и ближе, и Ной понял, что не хотел бы оказаться на улице, когда эти тучи прольются. Черт! Сколько у него осталось времени? Пара-другая часов, может, чуть больше. А может, и меньше.

Ной вошел в дом. Принял душ, надел новые джинсы, красную рубашку и черные ковбойские ботинки, причесался и спустился в кухню.

Вымыл вчерашнюю посуду, немного прибрал в комнатах, сварил себе кофе и вышел на веранду. Небо уже потемнело. Ной кинул взгляд на барометр. Стрелка стояла неподвижно, хотя через какое-то время она наверняка поползет вниз. На западе-то уже совсем черно.

Ной давным-давно взял за правило не шутить с погодой и сейчас встревоженно размышлял, стоит ли снова выходить на воду. Дождь – ерунда, а вот молнии, особенно на реке… Каноэ – слабое укрытие, когда воздух кругом наэлектризован до предела.

Отложив решение на потом, Ной сделал последний глоток кофе и пошел к сараю, где хранились инструменты. Взял топор, большим пальцем проверил остроту лезвия и тут же потянулся за точильным камнем. «Тупой топор опасней острого», – говаривал отец.

Следующие двадцать минут Ной колол дрова и складывал их в поленницу – точными, легкими движениями, не уставая и не останавливаясь. Несколько полешков он отбросил в сторону и, закончив колоть, занес их в дом, уложив около камина. Там, на своем привычном месте, висела картина Элли. Ной посмотрел на нее и даже потрогал, все еще не веря до конца, что девушка, потерянная, казалось, навсегда, действительно приехала к нему. Господи, что же в Элли такого, что после стольких лет разлуки он не может думать о ней спокойно? Что за странную власть она имеет над ним?

Ной повернулся и, покачивая головой, снова вышел на веранду. Барометр показывал все то же. Ной взглянул на часы.

Элли вот-вот приедет.

Элли выскочила из ванной и принялась одеваться. Она распахнула окно и убедилась, что сегодня совсем не холодно. Поэтому выбор пал на кремового цвета легкое платье с длинными рукавами и воротником-стойкой – мягкое и удобное, оно удачно облегало фигуру и смотрелось очень неплохо. И еще у Элли были с собой белые босоножки, в тон платью.

Утро Элли провела, бродя по центру города. Великая депрессия прокатилась по нему, повсюду оставив свои следы, и все же новое богатство робко приподнимало голову. «Масонский театр» – кстати, старейший кинотеатр в округе – несколько обветшал, но по-прежнему манил поклонников парочкой новых фильмов. Парк Форт-Тоттен за четырнадцать лет совсем не изменился; казалось, и дети, игравшие там после школы, остались теми же. Элли улыбнулась, вспомнив детство, когда многое было гораздо проще. Или это только сейчас так кажется?

А теперь все сложнее некуда. Будто бы и не случайно, будто бы все предопределено. Интересно, что бы она делала сейчас, не попадись на глаза та статья? Представить нетрудно – ее обыденная жизнь не отличалась особенным разнообразием. Сегодня среда, а это значит бридж в загородном клубе, потом заседание Лиги женщин, где скорее всего обсуждали бы организацию очередного благотворительного фонда для какой-нибудь школы или больницы, потом какой-нибудь визит вместе в мамой, а после домой – приготовиться к обеду с Лоном, потому что в среду он заканчивает в семь. Это их традиционный совместный выход – раз в неделю.

Элли подавила досаду. Может, когда-нибудь все изменится? Лон часто обещает стать свободнее и даже выполняет свои обещания – на неделю или на две, – а потом опять как всегда: «Прости, родная, сегодня не могу. Очень занят, понимаешь? Мы обязательно встретимся, как только я освобожусь».

Она никогда не ссорилась с женихом, зная, что Лон говорит чистую правду. Работа адвоката требует много времени – и до суда, и на заседаниях, – вот только зачем Лону тратить столько сил на ухаживания, если теперь они почти и не видятся?

Элли дошла до картинной галереи и, погруженная в раздумья, чуть не прошла мимо, но вовремя опомнилась и вернулась. У дверей помедлила, вспомнив, когда она в последний раз заходила в музей. Года три назад, а может, и больше. Интересно, почему?

Она вошла внутрь – галерея открывалась рано, одновременно с большинством магазинов на Мейн-стрит – и побрела вдоль увешанных картинами стен. Художники явно местные, большинство полотен так или иначе изображают океан. Синие просторы, песчаные пляжи, старомодные парусники, шлюпки, волноломы, пеликаны, чайки. И волны. Разной формы и величины, всевозможных оттенков – через несколько минут просмотра они стали казаться ей совершенно одинаковыми. Похоже, художники здесь то ли ленивые, то ли не очень-то одаренные.

Хотя… На следующей стене висело несколько картин, которые понравились Элли гораздо больше. Подписанные именем, которое она никогда не слышала, – Элейн, они напоминали о греческой архитектуре. Картину, которая больше всего привлекла ее внимание, художник, видимо с умыслом, заполнил нарочито небольшими фигурками людей, размашистыми линиями и яркими цветовыми пятнами. Все изображение казалось несколько размытым, как бы не в фокусе, зато краски были живыми, линии причудливо извивались и притягивали глаз, будто подсказывая, на что еще обратить внимание. Картина выглядела динамичной, и чем больше Элли смотрела на нее, тем больше она ей нравилась. Элли уже решила купить вещицу, когда осознала, что полотно напоминает ее прежние работы. Сообразив это, Элли рассмотрела картину еще внимательнее и подумала, что Ной, возможно, прав и ей стоит вновь заняться живописью.

В половине десятого Элли вышла из галереи и направилась в находящийся неподалеку супермаркет. Понадобилось несколько минут, чтобы отыскать необходимое, но в конце концов все, что нужно, нашлось в канцелярском отделе, в товарах для школьников. Бумага, мелки и карандаши – не бог весть что, однако вполне приличного качества. Это, разумеется, не слишком серьезно, да ведь надо с чего-то начинать. В приподнятом настроении Элли вернулась в отель, села за стол и принялась за работу: никакой особой задумки, просто желание снова почувствовать, как цвета и образы перетекают из воспоминаний и фантазий прямо на бумагу. Нарисовав несколько абстракций, она попробовала сделать набросок улицы, на которую выходило окно ее комнаты, и удивилась, как легко рисунок возник на бумаге – будто она никогда и не бросала любимого занятия.

Элли с удовольствием рассмотрела законченный набросок и задумалась, что бы еще изобразить. Придумала! На этот раз она рисовала не с натуры и руководствовалась только собственной фантазией. Это оказалось потяжелее, чем запечатлеть вид за окном, но принесло ничуть не меньшее удовольствие.

[megainformatic]

Время летело незаметно. Элли не забывала поглядывать на часы, чтобы не опоздать к Ною, и около двенадцати закончила рисовать. Работа заняла около двух часов, зато результат превзошел все ожидания. Рисунок выглядел так, будто Элли работала над ним гораздо дольше. Свернув картинку, Элли спрятала ее в сумку и, выходя из номера, посмотрела на себя в зеркало. Вид на удивление отдохнувший, даже непонятно почему.

Вниз по лестнице и на улицу. Уже закрывая за собой дверь отеля, Элли услышала голос:

– Мисс!

Она обернулась, сообразив, что зовут ее. Тот же портье, что и вчера, на лице – плохо скрываемый интерес.

– Да?

– Вам звонили вечером. Несколько раз.

Элли насторожилась:

– Звонили?

– Да. Мистер Хаммонд. О Господи!

– Лон? Он звонил?

– Да, мэм. Четыре раза. Я поднял трубку, когда он позвонил во второй раз. Он был очень обеспокоен. Объяснил, что он ваш жених.

Элли натянуто улыбнулась, пытаясь скрыть волнение. Четыре раза? Четыре… Что ж это такое? А вдруг дома что-то случилось?

– Он что-нибудь сказал? Это что-то срочное? Портье покачал головой:

– Нет, мисс, ничего. Мне показалось, он скорее из-за вас беспокоится.

Хорошо. Это хорошо. Только сердце все равно не на месте. Что за настойчивость? Зачем так названивать? Ведь это совсем не похоже на Лона. А что, если она вчера проговорилась?

Или он сам каким-то образом узнал… Нет. Это невозможно. Если только кто-то из знакомых не увидел ее вчера и не сообщил… Но этому человеку пришлось бы проследить за ней до самого дома Ноя. Каким образом?

Никуда не денешься – нужно поскорее перезвонить Лону. И все же Элли медлила. Это ее время, и она хочет провести его так, как ей угодно. Она не планировала разговаривать с женихом по крайней мере до вечера. В душе родилось странное чувство, что звонок Лону может испортить весь последующий день. И она не представляла, как объяснит ему свое отсутствие. Ужин в ресторане и поздняя прогулка? Неплохо. Или кино…

– Мисс?

Почти полдень. Где сейчас может быть Лон? Вероятно, в офисе… Нет, в суде! Элли почувствовала облегчение, с души словно камень свалился. Она не может позвонить жениху, даже если бы и хотела. Такая реакция оказалась сюрпризом для нее самой. Наверное, это нехорошо – так думать о Лоне, но странным образом Элли это ничуть не заботило. Она взглянула на часы:

– Сейчас действительно почти двенадцать?

Портье тоже посмотрел на часы и кивнул:

– Да, без пятнадцати.

– К сожалению, – объяснила Элли, – мой жених сейчас в суде, и я не могу с ним связаться. Если он позвонит еще раз, не могли бы вы передать, что я отправилась по магазинам и обязательно перезвоню попозже?

– Конечно, – согласился портье, однако в глазах его светилось любопытство. «А где же ты была прошлой ночью?» Этот человек точно знал, во сколько она вернулась. Слишком поздно для одинокой девушки в этом небольшом городке.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Элли. – Я вам очень обязана.

Через две минуты она уже ехала к Ною, наслаждаясь наступившим днем и выбросив из головы мысли о телефонных звонках. А ведь еще вчера волновалась бы. Интересно, что бы это значило?

Еще через четыре минуты, когда Элли уже переезжала мост, Лон позвонил в отель из зала суда.

БЕГУЩАЯ ВОДА


Ной сидел в кресле-качалке и пил сладкий чай, ожидая, не зарокочет ли вдали машина. Услышав наконец звук мотора, он обогнул дом и увидел, как автомобиль Элли карабкается вверх по склону и притормаживает там же, где вчера – под большим дубом. Клем, подбежав к машине, приветственно гавкнула и завиляла хвостом. Элли помахала из окна.

Выйдя из машины, она потрепала Клем по голове и улыбнулась подошедшему Ною. Элли показалась ему гораздо спокойнее и увереннее, чем вчера, и опять в душе возникло чувство, которое он и сам бы не смог толком описать. Не такое, как при первой встрече. Совсем новое – не воспоминание, а нечто другое, то, что за ночь стало еще сильнее и заставило его смущаться в ее присутствии.

Элли тоже двинулась навстречу, в руке у нее была небольшая сумка. Ной чуть не вздрогнул, когда она положила руку ему на талию и легонько чмокнула в щеку в знак приветствия. Потом отстранилась и весело сказала:

– Привет! И где мой сюрприз?

Ной заставил себя хоть немножко расслабиться.

– А где же «Доброе утро» или «Как спалось»?

Элли улыбнулась. Терпение никогда не входило в перечень ее добродетелей.

– Ладно! Доброе утро. Как спалось? Где мой сюрприз?

Ной прищелкнул языком и, помедлив, ответил:

– Даже не знаю, как тебе сказать…

– Что?

– Хотел отвезти тебя кое-куда, да тучи, боюсь, помешают.

– Почему?

– Гроза. Можем угодить прямо в нее. Молнии на реке очень опасны.

– Но ведь еще даже не капает! Где это место? Очень далеко?

– Около мили вверх по реке.

– И я там никогда не была?

– В это время года – нет.

Элли подумала секунду, посмотрела на небо и решила:

– Значит, плывем. Дождь так дождь.

– Точно?

– Точно.

Ной окинул взглядом тучи, которые заметно приблизились.

– Тогда выходим немедленно. Внести сумку в дом?

Элли кивнула. Ной взял сумку и поставил на стул в гостиной. Потом нашел пакет, набил его хлебом и взял с собой.

Они пошли к реке, туда, где на берегу лежало каноэ. Элли держалась чуть ближе к Ною, чем вчера.

– Что же это за место?

– Увидишь.

– Ну хоть намекни!

– Хорошо. Помнишь, как мы встречали восход солнца на реке?

– Как раз сегодня утром вспоминала. Я тогда даже расплакалась.

– По сравнению с тем, что ты увидишь сегодня, тот рассвет покажется тебе серым и будничным.

– Значит, это на самом деле чудесно.

Ной прошел еще несколько шагов, прежде чем ответить:

– Так же чудесно, как ты, Элли.

Он словно бы хотел добавить что-то еще, да не стал, и Элли просто улыбнулась в ответ. Отвернувшись, она почувствовала щекой прикосновение ветра и вдруг осознала, что дует куда крепче, чем утром.

Они остановились. Ной бросил пакет в лодку и проверил, все ли готово, потом спустил каноэ на воду.

– А мне что делать?

[megainformatic]

– Полезай внутрь.

Элли села, и Ной оттолкнул лодку от берега. Потом ловко перешагнул с причала прямо в лодку, балансируя, чтобы не перевернуть ее. Элли восхищенно следила за ним, зная, что проделать это сложнее, чем кажется, когда смотришь на быстрые, легкие движения Ноя.

Она устроилась на носу каноэ, лицом к Ною. Он заикнулся было, что так Элли не сможет оценить чудесный вид, но она лишь покачала головой и сказала, что ей и здесь хорошо.

И не покривила душой.

Стоило повернуть голову – и она с легкостью могла видеть все окружающее, а напротив нее находился Ной – тот самый «пейзаж», на который она и приехала посмотреть. Расстегнутая рубашка открывала напрягавшиеся при каждом гребке мышцы на груди Ноя. Рукава он закатал, и натренированные ежедневной греблей мускулы рук тоже вздувались в такт движениям весла.

«Природная грация, – думала Элли. – Когда Ной гребет, в его движениях определенно есть какая-то грация. Что-то врожденное, неотъемлемое, будто кто-то из предков генетически передал ему любовь к воде. Так, должно быть, выглядели первопроходцы, исследовавшие эти, тогда еще дикие, места».

Элли не могла сравнить Ноя ни с одним из своих знакомых. Сложный и противоречивый, а вместе с тем близкий и понятный – странная, волнующая комбинация. С первого взгляда – обычный сельский парень, вернувшийся домой с войны, спроси его – он и сам по-другому о себе не скажет. Но на самом деле он сложнее, чем кажется. То ли любовь к поэзии, то ли отцовское воспитание сделали Ноя ни на кого не похожим. Впечатление такое, что он ощущает жизнь полнее, чем все окружающие, – именно это качество и привлекло когда-то Элли.

– О чем думаешь?

Элли чуть не вздрогнула – настолько неожиданно вопрос Ноя вернул ее к действительности. Она сообразила, что молчит с тех пор, как отплыли, и мысленно поблагодарила Ноя за то, что он не мешал. Какой же он тактичный!

– О хорошем, – тихо ответила Элли и по глазам Ноя поняла, что тот догадался, о ком ее мысли. Это было очень приятно, хотелось верить, что и он думал о ней.

Элли ощутила, как в душе что-то зашевелилось, точно так же, как много лет назад. Близость Ноя, его мускулистого обнаженного тела, вызвала это странное чувство. Глаза Элли на секунду затуманились, в груди потеплело, и, вспыхнув, она отвернулась, пока Ной не заметил, как краска залила ее шею и щеки.

– Далеко еще? – спросила Элли.

– Полмили или около того. Уж никак не больше.

Они помолчали.

– Здесь очень красиво, – сказала наконец Элли. – Так чисто. Так тихо. Словно в прошлое попадаешь.

– В чем-то ты права. Река вытекает из леса. Вокруг него нет ни единой фермы, вода чистая, будто хрусталь. Такая же чистая, как сотни лет назад.

Элли наклонилась к Ною:

– Скажи, а что ты запомнил из того лета?

– Все.

– А особенно?

– Ничего.

– Не помнишь ничего особенного?

Подумав, Ной произнес тихо и серьезно:

– Нет, ты не поняла. Я не шутил, когда сказал, что запомнил абсолютно все. Я помню каждую минуту, проведенную рядом с тобой, и в каждой было что-то необыкновенное. Не могу выбрать одно воспоминание и сказать, что оно лучше другого. Все лето, целиком, было замечательным, самым лучшим, я бы такое каждому пожелал. Как тут выберешь? Поэты часто говорят, что любовь нельзя обуздать, она побеждает и логику, и здравый смысл. Вот так и у меня. Я ведь не собирался влюбляться, да и ты вряд ли. Однако, как только мы встретились, стало ясно – этого не миновать. И когда мы полюбили друг друга, несмотря на все препятствия и различия между нами, родилось нечто новое и прекрасное. Мне кажется, такая любовь дается лишь однажды, и поэтому каждый миг оставил след в моем сердце, и ни одного из них я никогда не забуду.

Элли, потрясенная, смотрела в глаза Ноя. Никто никогда не говорил ей таких слов. Никто и никогда. Она даже не знала, что ответить, и сидела молча, чувствуя, как пылает ее лицо.

– Прости, Элли. Не сердись, если смутил тебя, – я не хотел. Только то лето всегда со мной и, что бы ни случилось, со мной и останется. Теперь, конечно, все по-другому, прошлого не вернуть, но ты для меня не изменилась.

– Ты меня не смутил, Ной, – растроганно отозвалась Элли. – Просто я никогда ничего подобного не слышала. Ты прекрасно сказал. Только настоящий поэт может найти такие слова. Я ведь говорила, что ты – единственный поэт в моей жизни.

Весь дальнейший путь они согласно молчали. Вдалеке прокричала скопа, у берега плеснула форель. Ритмично двигалось весло, от него разбегались небольшие волны и мягко покачивали лодку. Ветер стих, тучи сгустились над маленьким каноэ, которое двигалось к загадочной цели.

Элли замечала все: каждый звук, каждый шорох. Будто душа ожила, и в ней заново проснулись забытые чувства. Перед ее мысленным взором сменялись образы последних дней. Элли вспомнила гнавшее ее сюда беспокойство – шок, вызванный статьей, бессонные ночи, тревожные дни. Еще вчера она подумывала, не сбежать ли домой. Теперь тревога рассеялась, сменившись чем-то другим, гораздо более приятным, и, сидя в старом красном каноэ, Элли умиротворенно смотрела по сторонам.

Нет, хорошо, что она все-таки приехала и своими глазами увидела, что Ной стал именно таким, каким она его представляла. Теперь Элли увезет с собой это сокровенное знание. В последние годы она видела слишком много мужчин, искалеченных войной, трудностями, бедностью. Они не смогли уберечь свою душу, а вот Ною это удалось.

Сейчас время бизнеса, а не поэзии, окружающие с трудом понимают таких, как он. Американская экономика переживает подъем – так, во всяком случае, пишут газеты, – и люди рвутся вперед, пытаясь забыть ужасы войны. Элли понимала причины, толкающие их в погоню за славой и богатством, но с грустью замечала, что многие, подобно Лону, теряют в этой гонке чувство прекрасного.

Ну кто в Роли стал бы тратить время на восстановление обшарпанного дома? Читал бы Уитмена или Элиота, наслаждаясь звучанием строк, размышляя о душе? Любовался рассветом или закатом из старого каноэ? Поступки непрактичные, бесполезные, и все же Элли чувствовала их необходимость – они делали жизнь ярче.

Как и искусство. Удивительно, но лишь приехав сюда, Элли смогла осознать, в чем ее призвание. Или, вернее, вспомнить. Как же она умудрилась забыть, до чего это важно – своими руками творить красоту? Ведь Элли была рождена именно для этого, тут нет никаких сомнений. Сегодняшнее утро доказало, что она настоящая художница, и что бы ни случилось, она снова начнет рисовать. Непременно начнет, кто бы что ни говорил.

Интересно, Лон ее поддержит? Элли припомнила, как однажды, пару месяцев спустя после их знакомства, она показала ему свой рисунок. Абстракцию вроде той, что висела над камином у Ноя и так восхищала его, только чуть менее выразительную. Лон рассмотрел картину, изучил ее вдоль и поперек, а потом спросил, что там нарисовано. Элли даже отвечать не стала.